КОРОЛЕНКО НА САРОВСКОЙ КОЛОКОЛЬНЕ

Работа посвящена связанному с Саровской землей периоду творчества Владимира Галактионовича Короленко. Захваченный идеями народовольцев безпрестанно открыто защищал "униженных и оскорбленных". Без суда и следствия попал в разряд государственных преступников и шесть лет провел по тюрьмам и ссылкам. После чего оказался под надзором полиции. Проживать в столичных городах запрещалось. Пришлось поселиться в Нижнем Новгороде.

Здесь писатель прожил одиннадцать лет. По признанию самого Короленко, Нижний стал «второй родиной». Здесь он сложился как писатель-публицист, получив всероссийскую известность. Пешком обошел почти всю Нижегородскую губернию, познал народные горести и уже при жизни считалс человеком-легендой. В селениях губернии долго жило предание о «Короленке-королевиче», который защитит и накормит обиженных и голодных.

Короленко как художник стремился «освещать будничные картины не будничным светом», повествуя не о быте, а о смысле жизни. Взгляд на человека как на «физиологическую машину» был ему чужд. Один из его заветных мотивов - торжество духовного над материальным - впервые возник в повести «Слепой музыкант».

С подзаголовком «этюд» повесть появилась в «Русских ведомостях» в 1886 году: неожиданно для автора редакция начала печатать данное для просмотра начало, и это заставило Короленко работать над «Слепым музыкантом» с чрезвычайной поспешностью.

Читатели и критики хвалили богатство языка, красоту пейзажей, поэтический строй, но писателю казалось, что главная мысль «Слепого музыканта» осталась непонятой.

Самим заглавием Короленко определил темой произведения борьбу «идеального» и «практического» начала в человеке. ? не случайно определил жанр как «этюд». Прямое значение французского «этюд» - изучение, исследование.

«Слепой музыкант» при жизни автора вышел более чем в пятнадцати изданиях, и в каждое он вносил поправки. В шестом издании (1898 года) дополнения особенно значительны, а в предисловии, которое позже неизменно перепечатывалось, автор ссылается на уточняющие и подтверждающие выдвинутую гипотезу наблюдения.

«Только уже несколько лет спустя... счастливый случай доставил мне во время одной из моих экскурсий возможность прямого наблюдения. Фигуры двух звонарей (слепой и слепорожденный)...- все это я занес в свою записную книжку прямо с натуры, на вышке колокольни Саровского монастыря Тамбовской епархии, где оба слепые звонаря, быть может, и теперь еще водят посетителей на колокольню. С тех пор этот эпизод, - по моему мнению, решающий в указанном вопросе, - лежал на моей совести при каждом новом издании моего этюда, и только трудность браться снова за старую тему мешала мне ввести его раньше».

Подтверждение мы находим в письме переводчику Л.Гольшману: «… могу прибавить, что... слепой звонарь в Саровской пустыни, слепорожденный, рассказами о своих ощущениях подтвердил ту сторону моих наблюдений, которая касается беспредметной и жгучей тоски, истекающей из давления неосуществленной и смутной потребности света. Он рассказывал мне, как он молится, чтобы бог дал ему «увидеть свет-радость хоть в сонном видении».

Это было на верхушке высокой колокольни, куда он привел меня по узкой темной лестнице. Снизу доносился шум монастырского движения, полного богомольцев, вверху нас обдавал ветер, приносивший свежесть и аромат окружающего бора, и бедный слепец, разнеженный и растроганный, выкладывал передо мной свою наболевшую и подавленную душу.


Мне говорили часто и говорят еще теперь, что человек может тосковать лишь о том, что он испытал. Слепорожденный не знал света и не может тосковать по нем. Я вывожу это чувство из давления внутренней потребности, случайно не находящей приложения. Концевой аппарат испорчен - но весь внутренний аппарат, реагировавший на свет у бесчисленных предков, остался и требует своей доли света. Саровский звонарь своими бесхитростными рассказами убедил меня окончательно в верности этого взгляда».

Я обратилась к записным книжкам, которые Короленко вел, путешествуя по Нижегородскому краю. Они были изданы 1935 году отдельным томом. Это путевые записи пешего странствия по монастырям в июне 1890 года. Кроме записной книжки, есть альбомчик, в котором писатель зарисовал некоторые места и виды. Впечатления этого путешествия дали материал для новой главы.

Путешествие началось 11 июня 1890 года. ?з Нижнего до Арзамаса - на лошадях. Сохранилась тетрадь с наброском описания пути по арзамасскому тракту в знойный летний день 12 июня. ?з Арзамаса Короленко вышел 13 июня и отправился пешком сначала к Дивеевскому Серафимову монастырю в село Дивеево, Ардатовского уезда, а потом в Саровский мужской монастырь Темниковского уезда Тамбовской губернии.

«По выездному мосту я перехожу тихую-претихую реку Тешу, вьющуюся по лугам, среди камышей, осоки и мягкого светло-зеленого «гусинника», в котором виднеются протоптанные блаженствующими здесь гусями дорожки. По берегу Теши, мимо слободы и церкви я выхожу наконец на саровскую дорогу».

Шел пешком, в дороге часто останавливался и записывал наблюдения, отдельные фразы и отрывки разговоры попутчиков. «15 июня пришел в Дивеево, дальше путь лежал в Саров: «?з Дивеевки в субботу в 11. Осиповка... барская руина - Яковлевка (правее дороги). Барановка, барское заведение (под лесом, правее дороги)».

Следующая запись относится уже к монастырю: «Мы были версты за две до Сарова. Высокие сосны качнулись от ветра, зашумели, темная туча заглянула к нам из-за зеленых верхушек, дождь застучал по лесу, и через двадцать минут на нас не было уже сухой нитки.

- Вот тут с поляночки будет виден собор, - сказал Зиновьев (случайный попутчик из Дивеева). Действительно, меж ветвей сверкнул золотой купол, уже освещенный солнцем. Туча, сшутив над нами шутку, уже убегала далее, поливая нас последними каплями. На полянке перед нами открылся и монастырь. Целая груда церквей, куполов, колоколен расселась на холмике, среди кудрявой зелени, над речкой Сатисом.

Мы вошли в ворота, подошли к крайнему зданию - купеческой гостинице». ?з текста ясно, что Короленко не удалось переночевать в купеческой гостинице, его отослали в черные гостиницы. «Наверху немолодой темнолицый послушник ставил самовар и встретил нас не особенно приветливым взглядом. Сказать правду, мы представляли не особенно респектабельный вид, - промокшие, с посошками и сумками за спиной.

-Нельзя ли нам номерок? -Нет у нас. -Нельзя ли, пожалуйста, - может быть, место и найдется. -Да, вот видишь ты: место найдется! Дать тебе место... Он почесал рукой в своих густых лохматых волосах. -...так уж надо тебе и ужин. А между тем у нас ведерко щей отпускается на всех. Ступайте напротив, в черную».

Заинтересовавшись, где находились эти гостиницы, я обратилась к книге А.М.Подурца, в которой подробно изложена история Сарова. Каменная купеческая гостиница была построена в 1847 году на месте деревянного здания. Номера в ней были рассчитаны на большое количество постояльцев. Одноэтажный корпус содержал 13 номеров, в каждом были два стола и простые скамьи вдоль стен. После 1946 года ее снесли, Сейчас на ее месте магазин спорттоваров.

Корпусов черных гостиниц было три. Западный корпус, ближайший к церкви Всех Святых, строился одновременно с ней в 1832-1834 годах. Восточный и центральный корпуса построены в 1 половине 19 века. Внутри обстановка была такой же, как в купеческой гостинице: столы, скамьи вдоль стен. Сейчас «в черных гостиницах» городской музей.

Переночевав, 17 июня 1890 года Короленко пробыл в Сарове. Одним из наиболее ярких событий было восхождение на Саровскую колокольню. «Мы ждали довольно долго, рассматривая под сводами колокольни наивные изображения из священной истории. Наконец, отец Александр появляется в сопровождении молодого послушника с изможденным лицом и характерно приподнятыми, сильно изогнутыми бровями. Мне уже знакомо это выражение, - эти беспрестанно двигающиеся брови, точно щупальца насекомого, эти повороты головы, причем ухо ловит каждый звук: послушник слеп, - счет пространства и слух заменяют ему зрение...

Он отворяет ощупью замок и прежде, чем мы вошли, спрашивает: - Кто тут? Пожертвуете мне сколько-нибудь?» Далее - рассказ о подъеме на колокольню Саровского монастыря на высоту 36 саженей. Все стены колокольни испещрены надписями. Эта часть записок почти дословно приведена в третьей части шестой главы «Слепого музыканта».

Короленко с попутчиком и слепым звонарем поднялись на верхнюю площадку. «Теперь сверкающие купола собора у нас под ногами. Толпа, снующая по помосту, среди которой виднеются и белые мордовские балахоны, и черные клобуки монахов, и пестрые одежды крестьянок, - кажется состоящей из движущихся маленьких марионеток... Я, окинув взглядом прелестную панораму, с ее монастырскими зданиями, которые лежат у наших ног, точно на плане, с кудрявыми лесами, с сверкающими изгибами речки, с мелькающими там и сям крестами, крышами пустынок, с могилами отцов, подвизавшихся и почивших в обители, - обращаю взгляд на слепого провожатого. Он стоит в темной дыре, из которой мы только вышли, в своей темной рясе, держась обеими руками за косяк, и подставляет лицо навстречу ветру, который веет сюда, высокий, чистый, свободный от примесей и испарений земли, заходит в пустоты колоколов, отчего они тихо шумят глубоким металлическим шумом, за которым ухо ловит что-то еще, будто далекую невнятную музыку. Звонарь стоит неподвижно, и на лице его характерное выражение слепого внимания. Слушает ли он глубокий гул меди или тихий шорох, доносящийся сюда снизу, но только брови его остановились, и лицо успокоилось.


- А что, батюшка, трудно звонить-то? - говорит мой спутник, перебирая веревки, которые здесь протянулись целою сетью. - Ничего не трудно, - отвечает слепой и быстрым привычным движением руки, скользящей вдоль стены, нащупывает веревки и начинает их тихо перебирать. - Я скоро выучился... Звоним мы. Да еще как звоним! Послушай ты когда-нибудь на пасхе или в другой праздник. ? на лице его появляется выражение удовольствия. - А вы из какого звания? - ?з мужицкого. Это трудно было бы сказать, судя по тонкой нервности лица. -А давно ослепли? Я поворачиваюсь при этом вопросе моего спутника. Но лицо слепого спокойно. - Родился таким. Никогда и не видал божьего свету... Ночь ото дня отличить все-таки могу. - Почему можете? - Так... все-таки брезжит, чувствую. А более ничего. - Скажите, пожалуйста, - не удерживаюсь и я от вопроса, - не казалось ли вам когда-нибудь, хоть в сновидении, что вы видите? - Нет, не доводилось. Видишь ты, - говорит он, продолжая держаться за косяк и так же подставляя лицо ветру. - Видишь ты, это дело бывает, ежели человек ослеп... А я родился таким. Брови его подымаются, и характерное выражение, слепого страдания, которое я видел не раз, ясно ложится на бледное лицо. - ? то согрешаешь не однажды! Господи, создателю! Хоть бы ты, господи, хоть во сне дал свет-отраду повидать. Хоть в сонном видении. Да нет, не дает...

Ну, идем теперь вниз. ? он быстро повернулся и исчез по винтовой лестнице, так что я не успел окончить эскиза, который начал набрасывать». Незаконченный набросок слепого звонаря на колокольне есть в дорожном альбоме Короленко. Под ним фраза: «? согрешаешь: хоть бы, господи, во сне белый свет-отраду повидать, да не дает». Далее в записках - описание сцены с детьми, которые забрались на колокольню. ? здесь же Короленко встретил еще одного слепого звонаря.

«Снизу подымался кто-то по темному переходу. - Ты, Роман? - Я,- и другое молодое лицо, в такой же скуфейке, показалось из сумрака с такими же незрячими глазами. - Я это, пущай. - ? двое слепых, прижимаясь к стенам, разошлись на лестнице. Я заметил, что Роман улыбался, слушая крики детей, которые так раздражали его собрата. Может быть оттого, что Роман когда-то видел и теперь к этому смеху и голосам, звенящим, как стеклышки, по мрачным переходам колокольни, в его воображении присоединялись образы оживленных детских лиц и смеющиеся детские глаза...»

Эта запись и послужила материалом сцены, введенной в шестое издание «Слепого музыканта». Отличие лишь в том, что действие перенесено на Украину и образам придан украинско-польский колорит. В сцене с детьми Егорий и Роман говорят по-малоросски.

Короленко писал: «…Основной психологический мотив этюда составляет инстинктивное, органическое влечение к свету... ? в устных и в печатных критических замечаниях мне приходилось встречать возражение, по-видимому, очень основательное: по мнению возражающих, этот мотив отсутствует у слепорожденных, которые никогда не видали света, и потому не должны чувствовать лишения в том, чего совсем не знают. Это соображение мне не кажется правильным: мы никогда не летали, как птицы, однако все знают, как долго ощущение полета сопровождает детские и юношеские сны. Должен, однако, признаться, что этот мотив вошел в мою работу как априорный, подсказанный воображением. Только уже несколько лет спустя, после того как мой этюд стал выходить в отдельных изданиях, счастливый случай доставил мне во время одной из моих экскурсий возможность прямого наблюдения».

Здесь прямое указание на монахов Саровского монастыря. В повести даже имя одного - слепого звонаря Романа - как в жизни. Как звали настоящего слепорожденного звонаря, мне установить не удалось. Пытаясь получить информацию в музее «Саровская пустынь», я узнала, что списки монахов, если они сохранились, следует искать в архивах Саранска.

После восхождения на 72-метровую колокольню писатель некоторое время провел на монастырской площади, раздавая милостыню. 17 июня в 3 часа 15 минут пополудни он пустился в обратный в путь: «Через несколько минут Саровский лес вновь принимает меня в свои объятия. Опять сверкает меж тучами солнце и лес шумит и звенит кругом, а сзади все тише и тише слышится мелодичный перезвон Саровских колоколов. Это слепой сзывает братию к вечерне. Дождя нет, но подымающийся по временам ветер обдает меня тем же дождем с высоких вершин соснового бора».

На этом завершаются записки о путешествии в Саров. Еще раз писатель был здесь летом 1903 года, на торжестве канонизации Серафима Саровского. Короленко приступил было к описанию странствий, но работа прервалась в самом начале (уже 5 июля он отправился в новую экскурсию) и сохранилась в виде черновой рукописи, озаглавленной «В Дивеево».

Свое впечатление от встречи со слепыми звонарями в Саровском монастыре, Короленко передал через главного героя своего «этюда» - Петра. В повести Петр после посещения монастыря страдал безмерно. ?нтуитивные порывы к неизведанному причиняли ему страдания, но они были зовом живой жизни.

Эгоистическое страдание слепо равнодушно к страданиям других: «Та самая рука, которая лишила меня зрения, когда я еще не родился, вложила в меня эту злобу... Мы все такие, рожденные слепыми». Так говорит герой преданной и любящей девушке. ? в этом чувствует родство со слепорожденным звонарем Егорием. Писатель намеренно усугубил ворчливость и злобность характера этого звонаря по сравнению с текстом записок.

Но Петр поборол себя: оставив дом, ушел к нищим слепцам, делил тяжести и лишения их жизни, пел их песни, узнал слепое и зрячее горе других и утолил порыв к невозможному, напомнив «счастливым о несчастных» своей музыкой.

В человеческой природе заложено стремление к полноте существования вопреки обстоятельствам. Не столько психология слепого интересовала писателя, сколько «психология общечеловеческой тоски по недостижимому».